Глава 9. Ангелы и демоны коммунальной квартиры
Комнаты нашего дома отличались лепниной на потолке. В дальнейшем такие украшения я встречала только во дворцах. А по центру потолка находилась розетка с мощным крюком для люстры.
Когда бабушка получила ордер на эту квартиру, во всех комнатах висели хрустальные люстры. В нашей комнате, в 32 квадратных метра, она была огромной и самой красивой. Но когда бабушка заселялась, ни одной люстры на месте уже не было. Зато мы, детвора, еще долгие годы находили во дворах остатки прежней роскоши — выброшенные хрустальные люстры. Люди меняли эту красоту на модные пластмассовые уродства, а мы собирали хрустальные «повисюлечки» для игр.
Девчонки зарывали сокровища в землю, устраивая «секретики». А мальчишки упорно их искали, чтобы разрыть и разобрать на трофеи. Там всегда была цветная фольга, разноцветные стеклышки, камушки и перышки. Все это богатство покрывалось стеклом, засыпалось землей и декорировалось под «ничего здесь не было». Другие любили смотреть через хрусталь на солнце и мечтать о волшебном мире нашего светлого будущего.
Мы, советские дети, были твердо убеждены, что от нашего поведения и успехов в учебе зависит всё! Реально думали! Мы видели, как за короткое время после войны советские люди подняли из руин новые города! На голом энтузиазме! Не сильно задумываясь о своем житье-бытье, они строили будущее для своих детей! Для нас — девчонок-воображуль и сопливых мальчишек! Получается, и на нас лежала огромная ответственность!
А вот менять лампочки в новомодных люстрах было занятием очень сложным. По центру нашей комнаты стоял большой квадратный стол — тяжелый, дубовый, уверенный в себе и, вероятно, помнящий свою историю. За ним собиралась вся наша семья и друзья. Чтобы поменять лампочку, необходимо было поставить на этот стол стул, и лишь тогда я могла на цыпочках дотянуться до светильника. Меня всегда подстраховывал кто-нибудь из домашних, чтобы я оттуда не свалилась. Спасало то, что плафоны были на длинных шнурах, иначе без лестницы я туда и не добралась бы.
Окна на юг
Окна с раздельными рамами имели абсолютно прозрачные и ровные стекла. Их тогда называли зеркальными из-за особой полировки и шлифовки. Они были наделены оригинальными медными ручками и петлями. Над окнами стояли стеклянные фрамуги. Огромные фрамуги! При мытье их приходилось вытаскивать — очень сложный и тяжелый маневр, особенно для девчонок. Пока я была маленькой, мы приглашали службу быта. Здоровые ребята быстро все делали, отлично отмывая окна от зимней сажи.
Позже приглашенные работники заметили свежую рабочую силу в моем лице. Недолго думая, они заставили меня таскать ведра с водой. Тогда мы эту услугу вычеркнули. Окна я стала мыть сама, а вытаскивать фрамуги мне помогали мои домочадцы.
Затем в окнах стекла поменяли на современные зеленоватые. Они искажали и отражали все проблемы современности и еще что-то там себе на уме. Когда у нас в доме заменили наши красивые высокие батареи, в комнатах стало холодно. Окна приходилось заклеивать специальными лентами. Мы покупали их в канцелярском магазине и заклеивали все окна, кроме одного левого. Его я использовала для хранения новогодних подарков!
Холодильник? А что это такое?
В нашей квартире жили четыре семьи. Если считать всех по головам, что кушали, и по телам, которые надо было время от времени мыть в ванной, это было в среднем тринадцать человек. Как вся эта толпа умещалась в одной ванной, одном туалете и на трех газовых плитах — современному человеку трудно представить. Правда, и ели мы тогда гораздо меньше, чем сейчас. Да и холодильников у нас не было. Я научилась пользоваться холодильником лишь в девятнадцать лет, после того как положила мороженое на верхнюю полку, не задумываясь, для чего вообще предназначена морозилка.
У нас, как и у многих в те времена, для хранения продуктов использовалась кладовка. Узенькая дверь из кухни вела в крохотное помещение с узким окном во двор. Окно в любую погоду, зимой и летом, было приоткрытым, оно выходило на север. У каждой семьи была своя полка, где лежали продукты. Я однажды по любопытству влезла в чужую миску с ровной желтой массой. В полной уверенности, что это мед, я въехала своей ложкой в топленое масло. Долгие годы я не могла смотреть ни на мёд, ни на топленое масло.
Но не всё мы хранили в кладовке. Во времена глобального дефицита я под Новый год привозила из Москвы сувениры в виде сливочного масла, развешанного по полкило! Оно хранилось у нас в комнате между оконными рамами, как раз в том окне, которое не было заклеено. В магазинах Москвы я везде видела наше сливочное масло, которое давно исчезло с прилавков Риги. Оно продавалось в той же упаковке, только цена за килограмм была на 10 копеек выше.
На свою повышенную стипендию я тогда могла купить целых 10 килограммов сливочного масла! В то время как в 1992 году в Краснодаре, моей зарплаты архитектора хватало лишь на полкило сливочного масла и проездной билет «троллейбус-трамвай». Зачем народ ходил на работу? Скорее всего, по инерции, по привычке, надеясь, что зарплату когда-нибудь выплатят. Жизнь без любимой работы вообще в голове не укладывалась!
До 1977 года Латвия свободно обеспечивала себя продуктами. Позже полки в продуктовых магазинах начали стремительно пустеть, пока не оголились полностью. Молочные продукты еще можно было купить, заняв очередь перед гастрономом в 6 утра. Мы с одноклассницей как раз в это время бежали в Кировский парк за своей порцией здоровья. Позанимавшись гимнастикой, возвращались в очередь.
Обычно покупали пол-литра молока, 200 граммов творога и баночку сметаны. Никто не наглел и не брал больше, чем на один день. Все равно продуктов в магазине хватало ровно на час торговли. Задолго до открытия можно было наблюдать перед дверями ящики с молоком и контейнеры с пачками творога, где сверху лежала накладная, придавленная камнем. Несмотря на то, что дефицит тогда серьезно накрыл Латвию, никому и в голову не приходило стянуть бутылку молока или пачку творога, беспризорно оставленные у магазина.
Чтобы как-то выкарабкаться из этой продуктовой ямы, люди ездили за едой в соседнюю Литву. Мясо продавалось там в приграничных магазинах исключительно для членов кооператива. Однажды я была в такой поездке с приятелем. Он прямо в магазине оформил кооперативный билет, уплатил взнос, и ему, уже как члену кооператива, продали мясо.
Но в какой-то момент жаба задушила литовцев, и по выходным продуктовые магазины рядом с границей Латвии были закрыты. Первым секретарем компартии Латвии, то бишь у власти, был в то время слишком толерантный к запросам Москвы товарищ Восс. Про него ходило много анекдотов, вот один из тех времен:
«Сидят политические деятели за столом, едят, а кости под стол кидают.
— Пёсику?
— Нет, Воссику».
Странные соседи
Наш дом находился в самом центре Риги, на очень красивой старинной улице. И если с его расположением на этой планете нам очень повезло, то вот с соседями по квартире удача от нас отвернулась. Я хорошо помню, как мое скверное поведение один раз спасло нашу семью от отравления. Меня насторожил вкус борща. Что-то мне не понравилось. Бабушка всегда готовила очень вкусно, а тут что-то было не так. Словом, я не только не стала есть сама, но и закатила истерику, чтобы никто не ел борщ. Как потом оказалось, соседский мальчик Игорь погасил в нашей кастрюле карбид. Просто так, из интереса. Ну вот такой был мальчик-затейник.
Мать Игоря, Полина, запомнилась мне тем, что совершенно не умела готовить. Как-то она интересовалась у моей бабушки:
— Надежда Павловна, а почему у меня бульон из курицы получился таким горьким?
— А как ты его готовила?
Тут оказалось, что соседка бросила курицу в кастрюлю целиком! Так и варилась она со всеми внутренностями, «с усашками, с какашками», включая желудок и желчный пузырь. В то время курицы редко продавались потрошеными.
Однажды Полина взяла меня с собой на прогулку. Не помню, какой был праздник и почему меня с ней отпустили. В этот день к Полине зашел ее кавалер, и мы втроем отправились гулять. Почему я это запомнила? Да потому, что кавалер Полины сразу же посадил меня к себе на плечи! А это была моя единственная мечта, которую никак не могли подарить мне женщины, окружавшие меня своей любовью и заботой. Единственный момент, когда во мне просыпалась зависть, — это вид детей, гордо восседающих на плечах своих отцов. Только для этого и нужен был мне папа. И вот оно, счастье! Я выше всех, а остальные люди думают, что у меня есть отец!
Вторым ярким моментом того дня был визит к подруге Полины. Мы всей компанией зашли к ней в гости. И что я увидела? Большую вазу с шоколадными конфетами. Я сидела к ним так близко, что чувствовала их аромат через блестящие фантики. Может, меня и угостили, а может, по-взрослому решили, что если я захочу, то угощусь сама — это я не помню. Но вот просто так взять конфету без позволения… такой сценарий исключался полностью.
Воспоминания об этих соседях коснулись и моей первой гитары. Я попросила Игоря показать мне, в каком порядке располагаются ноты на струнах. Ведь нотной грамоте я уже была обучена. Но Игорь решил сперва гитару настроить. Вечером раздался взрыв с жутким завыванием! Это струны от перетяжки оторвали деку и встали дыбом. Бабушка потом отдала гитару в ремонт своему знакомому. Больше мы ее не видели. Только запомнились зеленые колки этой гитары.
Вкусная рыбка
Бабушка не только вкусно готовила, она была единственной в нашей семье, кто умел это делать. Остальные могли разве что картошку сварить или пельмешки, заварить чай, приготовить кофе. А бабушка умела всё. Часто мы покупали с ней рыбу. В Риге она продавалась и на улице, и в рыбных магазинах. На улице было веселее. В ящике со льдом можно было заметить и крохотную морскую звезду.
— А можно у вас купить эту звездочку? — протягивала я ладошку с находкой продавцу.
— Девочка, морская звезда не продается. Но если хочешь, я могу тебе ее подарить.
Кто же мог отказаться от такого подарка? А моим любимым рыбным магазином был угловой магазин с небольшим водоемом, красиво оформленным камнями и фонтанчиком. Там резвились черно-белые маленькие осетры. Можно было сидеть на широком каменном ограждении этого маленького пруда и следить за этими быстрыми рыбами, пока бабушка стояла в очереди.
А как шикарно она готовила рыбку! Самым экстремальным было приготовление угря. Эти речные змеи продавались живыми, и очень сложно было их помыть, чтобы они не сбежали в раковину. Хотя и такое случалось. А потом… потом я наблюдала, как каждый кусочек угря шевелился и подпрыгивал на сковородке!
Фирменными бабушкиными блюдами были фаршированный кабачок и плов. Плов был изумительным! Его хвалили все, кто пробовал сей кулинарный шедевр. Бабушка научилась его готовить в Ташкенте, где жила в эвакуации во время войны.
Её соседкой и подругой была сама Тамара Ханум, знаменитая танцовщица и певица. Бабушка рассказывала, как женщины дружили всем двором, как помогали друг другу, как мыли свои шикарные волосы кислым молоком. А потом сушили их и, рассаживаясь кругом, заплетали друг другу миллион косичек. С того времени у нас хранился отрез настоящего узбекского шелка, из которого я потом сшила себе очень красивый халат.
Полина с сыном-террористом потом съехала от нас, получив квартиру в другом районе города. А мне в наследство от Игоря остались кое-какие инструменты, которыми я все сама и ремонтировала, среди них и пассатижи — мой любимый инструмент на долгие годы.
Запретный плод
Другие же соседи просто портили нам жизнь своими ежедневными пьянками. Это продолжалось с самого моего рождения и до того момента, когда я в 19 лет покинула Ригу. В этой большой многонациональной семье жили латгалка Валентина и два ее мужа. Валентина обладала интересной внешностью: белолицая, с широкопосаженными глазами и черными вьющимися волосами. Когда через много десятилетий мир узнал целительницу Джуну, я была поражена, насколько они с моей соседкой были похожи, как родные сестры! Первый муж Валентины, высокий флегматичный латыш Вилис, подарил ей сына Освальда и красавицу дочь Бениту.
С Бенитой я общалась. Не скажу, что мы дружили, но общие интересы у нас случались. Это было в то время, когда мне вдруг ужасно захотелось завести кошку. А это был чуть ли не единственный случай, когда мне действительно что-то категорически запретили. Естественно, этот запретный плод я безрассудно возжелала. У кое-кого из знакомых кошки жили, почему бы и мне не попробовать? Или хотя бы взять кошку напрокат, чтобы с ней поиграть?
У Вадима, нашего соседа сверху, была кошка Минька, и он мне ее притащил. (Какой кошмар! Зачем я до сих пор помню имя чужой кошки?) И вот мы всей компанией играли с этой кошкой у нас в комнате, пока не пришла бабушка. Точнее, я услышала, что она идет, и дети быстро затолкали нас с кошкой под софу. Я лежала там тихо и молча, но кошка подала голос.
В следующее мгновение нам всей компанией, с кошкой под мышкой, пришлось спасаться бегством. И куда мы побежали? Конечно же, в наш любимый Кировский парк, чтобы уже там наиграться с «прокатной» кошкой. Но едва мы вошли в парк, как кошка, почувствовав близкую свободу и зов природы, начала вырываться. Я прижала ее к себе еще сильнее, чем вызвала неожиданную агрессию бедного животного. Кошка не только исцарапала меня, она еще дурно обляпала мое платье, и после чего сбежала!
И в этот самый позорный миг моей жизни я вдруг прозрела! Я отчетливо поняла, что ненавижу кошек! Когда в таком неприличном виде я вернулась домой, бабушка меня, естественно, не ругала. А зачем? Я сполна получила от кошки! Странно, что мой сосед Вадик, хозяин этой кошки, особо не расстроился из-за ее пропажи. Мы продолжали с ним общаться, как ни в чем не бывало. Кошка отшибла у меня любовь к подобным авантюрам на долгие годы.
Кто-то у меня спрашивал, почему я не люблю кошек? Наверное, я получила прививку от любви к ним еще в детстве! Хотя эти пушистые создания никак не хотят это принять. И в гостях всегда, или почти всегда, забираются ко мне на колени, требуя ласки, словно извиняясь за недостойное поведение своего дальнего предка.
Ужасы коммуналки
У Бениты кошки не было. Этой семье и без кошки всегда было весело. Второй муж Валентины, белорус Иван, осчастливил семью еще одной девочкой — тоже очень красивой, но хронически больной Светочкой. И они продолжали жить все вместе. Пока первый муж, приняв свою дозу водки, вел бесконечные беседы с телевизором, второй носился с ножом за своей женой.
Крики «убивают» были самыми приличными в их лексиконе, в основном состоящем из отборного мата. Не удивляли нас по утрам и чьи-то тела в коридоре, через которые мне приходилось перешагивать по дороге в школу. Когда я приходила с учебы, тела уже исчезали. Или они уходили сами, или… А Валентина, работавшая уборщицей на четырех работах, успевала к моему приходу профессионально отмыть полы. Мне оставалось только замыть кровь со стекол наших дверей.
Высокие двойные двери со стеклами, которые вели в нашу комнату, освещали угрюмый характер длинного коридора. Именно в них вечно колотила соседка, взывая о помощи или вызывая нас на пьяные разборки. Какими же крепкими были эти стекла, если мы их ни разу не меняли.
Вызывать милицию было бесполезно, хотя мы периодически ходили с бабушкой в милицейское управление и писали просьбы о помощи. Их у нас забирали и клали под сукно. В милиции работал старший сын соседки, и если ее всё-таки забирал наряд «на 15 суток», вечером любящий сын Освальд возвращал свою пьянчужку-мать домой.
Проспавшись, она начинала выяснять с нами отношения, хотя в особо опасные моменты своей жизни вваливалась к нам с просьбой о помощи. Мы часто наблюдали на стекле нашей двери тени ее мужа, дожидавшегося свою супругу с ножом в коридоре. Хичкок мог бы снять без декораций не один фильм ужасов в нашей квартире. Когда я подросла, то уже просила мать не открывать соседке дверь:
— Мама! Ну давай не откроем дверь! Ну хоть в этот раз! Он зарежет ее. Его посадят, а ее похоронят. И будет нам счастье!
Но мама ее жалела, и мы еще много лет нервно спали, вздрагивая от ударов в дверь. Много позже, находясь за тридевять земель от своего дома в Риге, я долго просыпалась от этого звука, приснившегося мне в кошмарном сне.
Один прекрасный день едва не стал последним для Ивана. Неизвестно, что у них опять произошло, но Валентина закрыла своего мужа в комнате на ключ. И он не придумал ничего умнее, чем выйти через окно. Разумеется, он не шагнул с третьего этажа, а попытался вылезти по связанным простыням и, со всей дури, шмякнулся на историческую брусчатку Петра Стучки. Точнее, на тротуар.
Во всяком случае, его просто соскребли с мостовой, собрали, сшили и отправили восвояси. Как сказали тогда врачи, если бы он был трезв, то, однозначно, не выжил бы. Хотя, возможно, и не вышел бы через окно? С тех пор он стал прихрамывать, а его голова стала варить еще хуже.
Весь этот домашний кошмар закончился для меня лишь в девятнадцать лет, когда я, наконец, выпорхнула из рижского гнезда. Через дверь. Нужно ли говорить, что алкоголь, табак и мат я не переношу с самого детства?
Балерина
Полину с сыном Игорем сменили добрые и миролюбивые бабули: Герда и ее девяностолетняя мать. На кухне они заняли газовую плиту у окна, на которой раньше пыталась готовить Полина. С тех пор на кухне поселился вечный аромат кофе и пирожков со шпеком. И все это в дыму сигарет, которые Герда не выпускала изо рта. Бабули пили кофе литрами, сварив сразу большой двухлитровый кофейник. О том, что кофе закончился, мы узнавали по характерному шарканью хромой мамы Герды мимо нашей двери в направлении кухни.
Женщины были очень аккуратными и ухоженными. Национальность мы поняли не сразу, так как как они общались со своими гостями на русском, латышском и немецком языках. Потом мы услышали еще один непонятный, на котором они иногда общались между собой. Это оказался еврейский язык.
Обе старушки были удивительно худыми, хотя и постоянно питались пирожками. Если в это время на кухне появлялась я, то Герда всегда меня угощала. По идее, это был просто пирожок с салом, ведь шпек — это розовое сало! Но пирожок получался таким сочным, таким сытным внутри и таким красивым снаружи!
Мы прекрасно дополняли друг друга. У нас было то, чего не было у них, и наоборот. Скажем, у нас была кофемолка, а у них — кофе в зернах. Конечно, можно было купить и смолоть кофе в любом кондитерском магазине. А потом всю дорогу наслаждаться его ароматом, опуская нос в пакет. При покупке продавец всегда спрашивал: «Вам кофе смолоть?» Тогда взвешенные зерна пролетали через огромный кофемолочный аппарат, где они мололись под собственным весом. Магазин оглашался коротким шумом кофемолки и долгим чудесным ароматом.
В мясном магазине, когда покупалось филе, продавец тоже всегда интересовался: «Вам мясо порубить?» И точно так же, без всяких кнопок, мясорубка срабатывала от веса мяса. При покупке колбасы или сыра следовал вопрос: «Вам порезать или кусочком?» И если резали, то делали это идеально тонко и ровно. Вот такие небольшие, но приятные услуги оказывались по умолчанию в рижских магазинах.
Когда у соседок заканчивался молотый кофе, они просили у нас кофемолку, и в благодарность всегда оставляли в ней порцию зерен. Если нужно было что-то прибить или повесить занавески, а высота не позволяла пожилым леди рисковать здоровьем, они приглашали меня. «Спасибо» обычно сопровождалось парочкой шоколадных конфет.
Не сразу мы узнали, что Герда — бывшая балерина. Это произошло после того, как я рассмотрела большие фотографии, украшавшие их комнату, и заметила, что молодая и красивая артистка на них очень похожа на Герду. Когда я подросла, Герда стала делать мне серьезные подарки.
Однажды перед Новым годом она отдала мне свой танцевальный костюм с черным бархатным болеро и пуанты. Научила, как правильно их надевать и шнуровать. Оказалось, что у нас с ней был один размер ноги. Когда она это узнала, то с радостью передала мне часть своей новой обуви, лежавшей у нее годами.
Так мне достались ее красные босоножки на высокой танкетке-платформе. Они были из ткани и безумно удобные. Получается, что платформа время от времени всплывала на модной волне. Потом ко мне перешли и высокие, очень модные сапоги из замши. Обе соседки умерли далеко за девяносто лет, хотя они непрерывно курили, пили кофе и жевали пирожки. Может на их долголетие повлиял их легкий доброжелательный характер?