Глава 7. Дороги и скрипка Страдивари
Не только парки в Риге были прекрасными, но и сам город был удивительно гармоничным. Если рижане привыкли к этому с рождения, то приезжие удивлялись не только красоте города, но и необыкновенной чистоте улиц, и порядку на дорогах.
Могу предположить, что воспитанными в то время в Латвии были все: и дети, и взрослые, и водители, и пешеходы. Всё усваивалось с молоком матери или достигалось путем подражания. И чистота на улицах была не только из-за того, что улицы мылись каждый день в четыре утра и подметались днем. Просто народ никогда не бросал мусор мимо урны.
Снег чистился так же оперативно. Если на юге о ночном снегопаде узнавали по немой тишине города, когда останавливался весь транспорт и замирала жизнь, то в Риге в четыре утра тебя будил характерный скрежет лопат об асфальт. Снег быстро сваливался в сугробы, которые так же быстро загребали механические лапы снегоуборочных машин: «Всё мне, мне и мне, дай!» За машинами ехало несколько грузовиков, в которые ссыпался снег. И когда рижане выходили на улицы города, о прошедшем снегопаде свидетельствовали только небольшие белые пятна от сугробов.
Как же я ненавидела дворников! У меня была своя деревянная лопатка, с которой мне так хотелось повозиться со снегом, который бессердечные дворники убирали, едва он успевал выпасть. Но бывали и дневные снегопады, тогда сугробы задерживались до следующего утра. В зависимости от освещения витрин они имели разные оттенки: розовые, голубые, зеленые. Я пыталась смешать эти цвета, перенося на лопатке снег из розового сугроба в синий и наоборот, но мое творчество было обречено на провал.
Уже в те годы владельцы собак выгуливали своих питомцев с бумажными пакетиками в руках, куда быстро убиралось всё, что выпадало из собачек на улице. Это тоже отправлялось в урны. И не нужно было гарцевать в поисках чистого асфальта или брусчатки, как приходилось это делать по утрам в Париже, ожидая момента, когда мощные струи воды смоют все нечистоты в знаменитую парижскую клоаку.
А приезжие даже не знали, куда выбрасывать мусор! Правда-правда! Им не хватало элементарной наблюдательности, чтобы заметить, куда он исчезает с улиц! Тогда бы они увидели небольшие круглые жестянки, которые крепились к стенам домов на уровне вытянутой руки. Мусорники застегивались на распорке сверху. Дворники отстегивали их, откидывали вниз и вытряхивали. Не знаю, сколько раз в день они это делали. Мусорники были маленькие и всегда полупустые, потому что еще не придумали пластиковую тару, а стеклянные бутылки сдавали в пункты приема.
Уже тогда в Риге все переходили дорогу только на зеленый свет. Даже глубокой ночью, когда безлюдные улочки города погружались в праведный сон, а светофоры не знали режима мигалки. Это было каким-то местечковым шиком — соблюдать все правила. Несоблюдающих автоматически зачисляли в «невоспитанных приезжих», которые принимали чистенькую Ригу за заграницу и делали вид, что правил не понимают.
В магазинах Риги
Безусловно, легкая промышленность Латвии шла далеко впереди, и то, что выпускалось у нас, было диковинкой для всех остальных жителей Советского Союза. Это рождало армию «мешочников», которые выводили из себя вежливых продавщиц. Абсолютно не понимая, что товар разложен четко по размерам, приезжие тетки просили достать «то это», то «вон то» с других полок и страшно огорчались, что им дают не их размер. Или просили «поискать». Когда им говорили, что: «Весь товар перед вами!», они воспринимали это как личное оскорбление, подозревая, что именно их размер лежит под прилавком. Возвращаясь домой, они докладывали на каждом шагу: «В Латвии не любят русских!»
Они даже не принимали во внимание привычный для Латвии двуязычный разговор. Обычно продавец или кассир обращались к покупателю на своем языке, чаще всего на латышском. Если покупатель отвечал на русском, то диалог так и продолжался на латышско-русском. Но если покупатель в ответ молчал, разговор тут же переходил на русский. Это было очень привычно: ты говоришь на русском, тебе отвечают на латышском, и наоборот. Причем разговаривали совершенно не задумываясь и не напрягаясь, смешивая и русские, и латышские слова. Как анекдот ходил такой диалог:
— Cik maksa творог? (Сколько стоит творог?)
— Рубль сорок!
— Kāpēc так дорог? (Почему так дорог?)
— Tāpēc ka свежий! (Потому что свежий!)
Помню, как одна женщина, приехавшая из Риги, громко возмущалась на скамеечке около нашего дома в Краснодаре:
— Беру я первое, а там одна вода! Ни тебе картошки, ни тебе капусты, «булион» называется!
— Так кто вас заставлял брать бульон? Попросили бы борщ или щи, — не выдержала я.
Эх, знали бы они, как относятся к русским покупателям эстонцы! На студенческой практике наша группа архитекторов заработала немного денежек и мы решили истратить их на поездку в Таллин.
Столица Эстонии постоянно соревновалась в моде с Ригой. В то время как Рижский Дом моделей разрабатывал новые коллекции, эстонцы слепо копировали моду с загнивающего Запада. И вот мы, все такие хорошенькие в мини-юбках, а девчонки в нашей группе были все как на подбор, появились на старинных улицах Таллина. Как волшебные феи! Лето. Неожиданная для Прибалтики жара. И тут произошло столкновение, даже противостояние двух стилей — мини и миди! К тому же в это время их модницы решили отказаться от макияжа, введя моду на «что естественно, то не безобразно!»
Идем, значит, мы с легким макияжем, подчеркивающим нашу молодость и природную красоту, ноги от ушей, юбки чуть шире пояса тореадора. А навстречу нам — бесцветные эстонки, абсолютно без косметики, в модных юбках ниже колен, сшитых из тяжелых тканей. Идут они понурые, взмокшие от жары и раздосадованные своей непривлекательностью. А тут еще и парни их на нас шеи сворачивают. Мы, окрыленные таким вниманием, даже дорогу стали переходить по диагонали, почувствовав себя красотками из французской комедии «Человек-оркестр».
Мы гуляли по городу, заглядывали в окна магазинов и тихо страдали. Отчего страдали? Оттого, что была суббота! Витрина закрытого магазина дразнила нас золотом дефицитных чешских карандашей Koh-i-noor! Мы, архитекторы, выстаивали за ними в Риге дикие очереди! Если простой карандаш стоил от одной до трех копеек, то кохиноровский стоил целых десять копеек, но его невозможно было купить! Желтые карандаши с золотой надписью были любой твёрдости. Они не царапали бумагу, практически не ломались и легко затачивались, оставляя при этом горку розовых стружек и аромат кедра.
Но закрытые магазины оказались приветливее открытых. В первом магазине нас даже не обслужили, изображая на лице всё от «не понимаю» до «в упор не вижу». Русскоговорящие покупатели для них словно не существовали! В кондитерском магазине нас обслужили. Но как? Увидев разноцветные ириски с разной начинкой от мака до орешков, мы попросили взвесить их нам граммов по сто. Продавец тупо насыпала на весы одинаковых конфет.
— Но я просила разные!
— Они все по одной цене!!!
Аргумент! И не поспоришь, так как продавец тебя в упор не видит и не слышит. Это «вежливое» обслуживание заметил наш однокурсник Игорь. Но к нему продавец проявила снисхождение. Мужчина! Игорь набрал понемногу различных конфет, получил чек на оплату и… вышел из магазина. Магазин имел форму буквы Г. В одном крыле — конфеты, в другом, уже на выходе — касса.
— Будет знать, как наших девчонок обижать! — победоносно обосновал он свой поступок.
Если в качестве сувенира из Риги было принято привозить «Рижский бальзам», то из Таллина везли ликер «Vana Tallinn». В магазине мы его не встретили, а в кафе он был только на разлив. Можно было договориться и купить там целую бутылку, если ты знаешь язык, отличный от русского. Наш руководитель, Валентина Андреевна, была латышкой, и ей это удалось.
Когда мы уже вернулись домой, на первой же лекции Валентина Андреевна удалила всех парней из аудитории и пригласила меня к доске.
— Марина, посмотри. Что ты видишь? — указала она рукой на сидящих в аудитории девочек.
— Ничего!
— И я ничего! Я не вижу ни одной юбки! Они настолько короткие, что их просто не видно! Они отсутствуют! Я видела, какой фурор вы произвели в Таллине, но здесь, у себя дома, будьте скромнее!
Против наших коротких юбок воевали даже новые фанерные стулья, которые с рождения имели брак. Они сразу пошли коварными трещинами в местах крепления. Когда девочка садилась, фанера выпрямлялась, а когда вставала, сиденье закусывало ее попку, и стул прилипал. Девочка получала острые до слез ощущения!
Но все же мода на мини была очень экономичной! Я покупала себе на юбку всего 30 сантиметров джинсовой ткани! Готовые платья я покупала гораздо реже.
Как-то мы с подружкой Леной шли по улице, все такие красивые-красивые, в новых летних сарафанчиках из тонкой махровой ткани. Шли и любовались своим отражением в витринах. Фасоны были одинаковые, отличались только цвета. Сарафанчики были супер короткими, но мне удалось укоротить свой еще на целый сантиметр. Следом за нами шла Ленина мама. И вдруг на нас снизошло счастье в облике трубочиста! В центре Риги еще были печные трубы, и трубочисты встречались не только на праздниках. Но увидеть трубочиста прямо перед собой было большой редкостью и настоящей удачей.
Мы взвизгнули и бросились к нему, потрогать на счастье его пуговицы! А он стал нам что-то говорить на латышском! Мы засияли еще сильнее! С нами заговорил настоящий трубочист! Мозги от восторга отключились полностью, мы даже не пытались понять, о чем он нам говорит, пока мама Лены не стала ему грубо отвечать. Мы отошли от трубочиста, ничего не понимая, а мама продолжала с ним пререкаться.
— Учите язык! Он вас оскорбляет, а вы улыбаетесь, как две дурочки! — ворчала потом тетя Нина.
Оказалось, что такой накал страстей вызвали у трубочиста наши короткие платья! Он нас отчитывал, не догадываясь, что мы от счастья не понимаем ни слова. А Ленина мама, свободно владеющая латышским, услышав его речи, принялась нас защищать.
Если в Таллине мы позволяли себе похулиганить на дорогах, то в Риге такие вольности не были приняты. Хотя в Риге существовали и свои «платные переходы». На улице Кришьяна Барона был такой популярный аномальный переход по центру квартала к магазину одежды. В этот магазин одежда поступала небольшими партиями от Рижского Дома Моделей, и размеры были настолько точными, что можно было сразу нести понравившуюся вещь на кассу.
У магазина дежурила милиционерша, которая собирала штрафы за переход в неположенном месте. А переход был очень дорогим — один рубль! Это при цене проезда на трамвае — три копейки, на троллейбусе — четыре и на автобусе — пять. И дорога-то узенькая — две полосы с трамвайной линией посередине.
В Риге было много светофоров. Не то что в Каире, где на огромный город их установлено меньше десятка. Забавно, что благодаря мне в Риге был установлен еще один светофор: на углу улиц Петра Стучки и Фридриха Энгельса. Моя сестренка ходила в 22-ю среднюю школу, и хотя водители в Риге всегда были очень вежливыми, как и пешеходы, я за нее все равно волновалась. Поэтому я написала письмо с просьбой установить светофор, на которое получила официальный отказ с объяснением нецелесообразности его установки. Но вскоре светофор поставили, и моя сестренка очень этим гордилась.
На этом переходе в нашем квартале был гастроном, а через дорогу — одно из самых вкусных воспоминаний моего детства — хлебный магазин, в ароматах которого кружили и рижский хлеб, и французские булки, и нежные крендели с орехами под сахарной пудрой, и непревзойденные торты!
В этом хлебном магазине я не раз встречала величайшую латышскую актрису Вию Артмане. Изумительной красоты женщина отличалась элегантностью, доброжелательностью и интеллигентностью. Одно удовольствие было просто любоваться ею вблизи. Запомнилась ее манера одеваться зимой: небольшая норковая шапочка-таблетка, повязанная сверху тончайшим белым пуховым платком. Немножко грустные лучистые глаза и неизменная улыбка, которой она радовала даже кассира. Сейчас, когда я пишу эти строки, я улыбаюсь так, как улыбались ей в ответ все, с кем она встречалась взглядом.
Книги, любимые книги
Но не хлебом единым жив человек. Большой популярностью в Риге пользовались и библиотеки. Книги всегда играли большую роль в моей жизни. У нас в семье было особое отношение к ним, как к чему-то живому и волшебному. Ведь они передавали мудрость давно прошедших времен и красоту давно ушедших людей. У всей нашей родни были собственные библиотеки, и приезжая к кому-нибудь в гости, всегда можно было найти книги, которые еще не читал.
В Куйбышеве я неожиданно наткнулась на два тома «Графа Монте Кристо». Я очень любила романы Александра Дюма, но этот еще не читала. Зато успела посмотреть фильм с Жаном Маре, поэтому главного героя представляла именно так.
Оторваться от книги было невозможно и на четыре дня обо мне все забыли. Я читала круглосуточно, с небольшими перерывами на еду. Два дня на каждый том. Я даже перебралась со своей кровати на раскладушку, под предлогом того, что мне жарко спать. На самом деле там, на раскладушке, можно было читать под уличным фонарем! Думаю, что мои двоюродные бабушки Тамара и Люда раскусили мой маневр, но трогать меня не стали. Больше такого книжного запоя у меня никогда не было. Я научилась дозировать интеллектуальное удовольствие.
В нашей рижской квартире после ухода гитлеровцев осталось немного немецкой мебели, которая служила нам очень долго. Черный гарнитур состоял из высоких старинных часов с большими гирями и двух таких же по ширине и высоте узких старинных книжных шкафов. Дверцы украшали хрустальные стекла. Когда на них попадало солнце, они переливались, отбрасывая на стены радужные искры.
Но эти шкафы не вмещали все наши книги. Для них мы приобрели современный, приземистый, но широкий и вместительный шкаф. Книги там свободно помещались в два ряда, даже в своих картонных чехлах, в которых мы их покупали и в которых они какое-то время жили. Чехлы снимались во время очередной уборки и перестановки книг, когда каждая книга бережно протиралась, а прочитанные книги уходили во второй ряд.
Но всегда впереди, на нижней полке слева, стояли 12 томов Детской Энциклопедии. Это было второе издание. Красивые большие книги в переплетах цвета умбры с золотыми буквами «ДЭ» и черной символикой разделов. Любимые тома, по которым мы писали в школе доклады. Книги, которые всегда хотелось рассматривать часами. Все тома «Детской энциклопедии» мы покупали по подписке.
Я помню, как мы с бабушкой дежурили по ночам у большого книжного магазина «Подписные Издания» с раскладушкой и пледом. Магазин располагался на нашей улице напротив Кировского парка.
Когда не удавалось подписаться на желаемое издание, брали то, что есть. Так в нашей библиотеке наряду с Джеком Лондоном, Джоном Голсуорси и полным собранием сочинений Чехова появился и Салтыков-Щедрин. Это было последнее из подписных изданий, которое мы приобрели.
Он очень долго тянулся томами, которые делились на части. Мы ждали по почте очередную карточку-уведомление о поступившей книге, а потом шли в магазин и выкупали ее. Три тонкие части одного тома стоили так же, как три обычные книги. Так появился неприятный коммерческий привкус.
Я однажды решила его почитать. Но после Чехова, которого я всегда нежно любила, читать Салтыкова-Щедрина я не смогла. Я долго иронизировала на тему, что нет большего наслаждения, чем читать Салтыкова-Щедрина под музыку Радиона Щедрина. Почему-то еще ребенком я невзлюбила балет «Кармен» и могла на слух отличить музыку Бизе из оперы от балетных вставок Щедрина.
Подобная ассоциация возникала у меня по поводу музыки и картин известного литовского художника Чюрлениса. На уроках живописи, знакомясь с его творчеством, мы развлекались тем, что переворачивали свои рисунки со стекающей по ним акварелью в разные стороны. То, что у нас получалось, на наш взгляд, ничем не отличалось от полотен мастера.
Первый поцелуй
Напротив «Подписных Изданий», всё на той же улице Петра Стучки, стоял дом, в котором жил мальчик, с которым мы познакомились в Кировском парке. Познакомились, подружились и даже поцеловались! Мы вместе гуляли, ходили друг к другу в гости и рисовали. Хотя он жил прямо напротив парка, перед прогулкой он обычно заходил за мной. И мы, как настоящая парочка, отправлялись в парк.
У меня всегда были длинные волосы, и мальчику нравилось тут же на выходе из дома расплетать мне косы и расчесывать их. Специально для этого он всегда носил с собой небольшую расческу. Потом, обняв меня за плечи, он уводил меня гулять в Кировский парк или на Бастионную горку. Это шикарное место для прогулок находилось у городского канала. Там же, внизу на воде, стоял деревянный лебединый домик. Но лебеди обычно кучковались в другом месте, около театра Оперы и Балета, где мы кормили их белым хлебом.
Дальние прогулки были редкостью: чаще всего мы носились по любимому Кировскому парку. Представляю, как шкодно выглядела наша парочка со стороны: два малыша идут в обнимку, думая, что они уже взрослые. А прохожие и не догадывались, что эти дети даже умели целоваться, хотя и в первый класс еще не ходили!
Скрипка Страдивари
Забавно, что в этом доме позже жил и другой мой друг — Алексей. Может, он и тогда там жил, но познакомились мы с ним, когда я уже училась на архитектора. Мальчик виртуозно играл на соло-гитаре. Когда вокально-инструментальная группа рижского электромашиностроительного завода (РЭЗ) искала гитариста на место погибшего солиста, я решила показать им Алексея.
Парень произвел впечатление. Хотя он был очень юн, играл он потрясающе. Но в группу его не взяли из-за того, что посередине композиции он мог неожиданно уйти в полный отрыв, в свое шедевральное солирование, совершенно забывая о том, где находится. От музыки у него срывало крышу, как и у всех его слушателей. Такая же история произошла с ним и на конкурсе, где он играл на легендарной гитаре нашего бывшего солиста. Но парень не огорчился. У него была мечта собрать свою вокально-инструментальную группу.
— Марина, у меня все получится! — говорил он возбужденно и оптимистично.
— Но для группы необходимы не только талантливые ребята! Нужны инструменты! Ты хоть представляешь, сколько денег для этого нужно?
— Я могу достать деньги!
— Как?
— Я попробую уговорить родителей продать скрипку.
— Какую скрипку?
— Скрипку Страдивари.
И тут он показал мне главное сокровище их семьи. Это действительно была старинная скрипка Страдивари, хранившаяся в футляре, обитом бордовым бархатом. У меня не возникло даже тени сомнения в ее подлинности на фоне неудержимого восторга, который мигом заполнил уютное пространство обычной рижской квартиры. До сериала «Визит к Минотавру» оставалось еще целое десятилетие, но о том, что великий Паганини играл на скрипке Страдивари, я уже была в курсе.
Я уехала из Риги раньше, чем Алексей определился со своей мечтой, и не знаю дальнейшую судьбу этой скрипки, но память о том, что я держала в руках уникальный инструмент, останется со мной навсегда.