По этим же перилам я потом буду кататься по-девичьи, попой вперед. Правда, лучшие для катания перила Риги были расположены в Пороховой башне — тогдашнем Музее революции, где нас в торжественной обстановке будут принимать в пионеры. И из-за этих же перил я в шестом классе заболею желтухой и только тогда узнаю, что перед едой руки необходимо мыть. Тщательно мыть с мылом, а не абы как. А ведь большинство людей на земном шаре узнают об этом важном нюансе лишь в следующем веке, во время пандемии! Но не все поймут, насколько это полезный ритуал, и с уходом пандемии опять об этом успешно позабудут.
Желтуха, или болезнь Боткина, или гепатит «А» тогда накрыл меня жестоко. Точнее, меня просто скрутило. Но моя бабушка тотчас поставила диагноз. У нее был такой талант — ставить с ходу диагноз, убивая врачей наповал: «Ну как вы такое можете говорить? Необходимо сдать анализы!» А потом: «Надежда Павловна, а как вам удалось определить-то?» Бабушка не только диагнозы ставила, она тут же принимала меры. Когда она умерла, мы выкинули большой тканевый мешок с нераспакованными лекарствами, которые бабушка покупала по рецепту и выкладывала на табуретку, чтобы врач видел. Сама же она лечила меня без лекарств, быстро и толково. Может поэтому я очень редко болела. Когда пришла врач, бабушка заявила ей, что «это желтуха».
— Ну как вы можете ставить диагноз? — возмутилась врач. — Вы что, доктор?
Она покачала головой и взяла анализы. Ближе к ночи в дверь позвонили: для срочной госпитализации за мной приехала скорая.
— Ребенок уже спит. Приезжайте утром, — безапелляционно заявила моя бабушка, закрыв дверь перед людьми в белых халатах.
В десять утра скорая уже везла меня в больницу. Во взрослую, так как детская была забита такими же безалаберными детьми с грязными руками. Не успев приехать, я ушла гулять по территории со взрослыми. Врачи тут же решили, что я сбежала, и меня чуть не объявили в розыск. А я тем временем знакомилась с огромной лесной территорией больницы и собаками. Вольеры подопытных животных находились тут же. Какие эксперименты ставили на них, неизвестно, но псинки были в перевязках и в отдельных клетках.
В больнице мне понравилось. Благодаря тому, что бабушка сразу же посадила меня на диету, я не успела пожелтеть и меня ничем не лечили, кроме диетического меню. Правда, один укол мне всё-таки всадили. Мы поменялись с одной девушкой кроватями, и мне по наследству к этой кровати впаяли В12. Не по фамилии, а по расписанию на спинке койки. Жутко болючая витаминная инъекция. Там же я впервые попробовала снотворное. Моя приятельница по палате предложила попросить у медсестрички димедрол, чтобы лучше спать. Но у меня оказалась совершенно другая реакция. Сон полностью прошел. На сутки! Зато следующие два дня я спала как убитая.
Ждать бабушку дольше сил не было, и я бросилась догонять свою тетушку. Наверное, уже тогда я бегала очень быстро. Позже мне постоянно приходилось где-то бегать на соревнованиях. Один раз мое имя даже было внесено в список лучших школьных бегунов, которые традиционно бегали 2-го мая по улице Ленина. Но врожденная скромность не позволила мне тогда это сделать. Мне хватило того, что я прочла свое имя в списках, которые были развешаны на всех столбах. Я помню и тот школьный забег на стадионе, который этому предшествовал. Так как моя фамилия была в конце журнала, девочки уже закончились, и мне пришлось бежать с мальчишками. И хотя я прибежала последней, мой результат оказался лучшим среди девочек.
Когда бабушка вышла из дому, я уже пропала из виду. Сейчас сложно себе даже представить, как такая маленькая девочка, которой было чуть больше двух лет, могла идти по улице совершенно одна! Как?! Но тогда это никого не смутило. Почему?
Я была красиво одета. Игрушка, а не ребенок! Хорошенькая малышка с большими синими глазами, маленьким курносым носиком и локонами цвета зрелой пшеницы. Меня можно было спокойно забрать, чтобы потом продать какой-нибудь бездетной паре! Но люди были ко мне совершенно равнодушны. Воспитанные рижане не брали чужое! Или они не хотели брать на себя ответственность за чужого ребенка? А вдруг его бросили, и потом думай, куда его деть? И что с ним вообще потом делать?
Но что бы кто ни думал, я прошла мимо 40-й английской школы, позабыв все свои планы. Далее я повторила маршрут, который мы с бабушкой ежедневно проделывали, и зашла в свой любимый парк. Не знаю, что чувствовала моя бабушка, когда я пропала. Явно вселенский ужас с леденящими кровь предположениями. В милицию, куда она обратилась, ей бесчувственно сказали:
— Если в ближайшие четыре часа ребенок не найдется, тогда мы начнем его поиски.
И не добавили, что в течение этих четырех часов можно спокойно сойти с ума от ужаса. В это время в Риге начали прокладывать центральное отопление, и многие улицы центра города были перерыты большими траншеями, через которые были перекинуты пешеходные мостики с перилами. По всей видимости, в милиции решили, что меня потом надо будет искать где-то в такой канаве, недалеко от дома.
Кстати, одна такая траншея была за углом, как раз в переулке на улице Акас, где находилась моя будущая 23-я школа. Получается, что такие раскопки еще долго бороздили наши улицы. Если мы уже самостоятельно, без взрослых, часами изучали в этом каменном пироге исторические слои Риги, выковыривая при этом из него волшебные камни. А пока моя бабушка, очень мудрая женщина, наверное, решила мыслить, как и я:
— Куда Мариночка могла деться? Может быть, она пошла туда, куда мы с ней и собирались идти? В Кировский парк?
Продолжение следует