Глава 10. О Петре Первом, Пармене и дворянских корнях
Свою фамилию моя бабушка никогда не меняла и передала ее нам с мамой по наследству. Иногда у меня случаются приступы сожаления по утерянным фамильным ценностям, из которых, кроме фамилии, истории ее возникновения и добрых детских воспоминаний, ничего и не осталось. Но само происхождение стоит того, чтобы увековечить его не только словесно, но и на бумаге. Ведь фамилию одному из наших предков подарил сам русский царь Петр Первый. А случилось это при таких вот обстоятельствах.
Ехал как-то государь по Руси, испокон веков славившейся своими дорогами. И вот царская карета увязла в грязи так, что с места не двинуться. При этом увязла она не в безлюдной глуши, а в присутствии простого народа. Вышел Петр Первый из кареты, а увидевшие его крестьяне, кто там был в то время, в глубоком поклоне пали в грязь. Ну, царь плечом поддел карету, а она так завязла, что только грязью и обдала. И тут поднимается наш предок, подходит к царю и плечо к плечу помогает ему карету из грязи вытолкнуть. И царь не оставил это без внимания. Конечно же, точных слов уже никто и не помнит, но смысл был таков:
— А ты храбрый, однако! Не побоялся рядом с царем встать и показать, что ты сильнее самого царя! Дарую тебе за это фамилию — Храбрый!
Эта версия возникновения нашей фамилии передается из поколения в поколение. Со временем фамилия Храбрый изменилась и стала Храбров, а все мужчины в роду были богатыри русские. Ну, не совсем русские, так как еще и кровь греческая была не слабо примешана.
Мой прадед был Пантелеймон Храбров, а его жена — голубоглазая красавица дворянка Ольга Смирнова. С тех пор у нас в роду идут красивые и храбрые. А из Храбровых в нашей ветке я была последней.
Малышей со всего Союза собирали в Куйбышеве, на даче старшей бабушкиной сестры Нины. Тогда город еще по старинке называли Самарой, тем более что было четыре Куйбышева. И пока не было индексов, стоило забыть написать «Куйбышев на Волге» или «Куйбышев областной», как письмо через какое-то время возвращалось с кучей штемпелей и припиской, что такой адресат не найден.
Родовое гнездо Храбровых-Смирновых было в Самаре. Это была большая дворянская семья. Детей родилось восемь, но двое умерли еще в детстве. Остальные пять сестер и брат были дружны до глубокой старости, а добрые родственные отношения переросли в дружбу и на последующие поколения. Моя бабушка Надя была самой младшей из сестер, а замыкал семью Храбровых Володя.
Имена детям в основном давали греческие. Возможно, как дань уважения тому греческому попу, который в самарскую красавицу когда-то влюбился. Бабушка Надя рассказывала мне о своем дедушке Пармене Парфирьевиче. И хотя он приходился мне пра-пра-дедушкой, я очень живо его себе представляла. Он, как и все Храбровы, был богатырем и мастером на все руки. В плечах 62 размера, а обувь ему шили 52-го. Насколько он был велик ростом, наша история умалчивает, но все остальные мужчины в нашей семье по Храбровской линии особым ростом не отличались.
Пармен не знал, что такое зубная боль и не догадывался, как может болеть голова. В роду у Храбровых никто никогда не курил, да и алкоголь не приветствовался. Радушный, добрый и безотказный, он как-то с семьей пошел в оперу на «Кармен». От нахлынувших чувств дедушка расслабился и задремал, но на словах:
— Ты обещаешь, Кармен?
Он басом выдохнул на весь зал:
— Ничего я никому не обещал!
Как оказалось, дедушке приснилось, что кто-то из соседей донимает его очередной просьбой:
— Пармен, Парменушка! Ты обещал…
Проснулся он очень сконфуженным и сердился, что его не разбудили. Пармена любили все, а умер он то ли на Рождество, то ли на Новый год. Вошел в дом, распахнул руки навстречу родным и замертво рухнул.
Бабушкин отец Пантелеймон поднимал семью сам, так как их мама, голубоглазая Ольга Смирнова, ушла очень рано, когда младшему сыну было всего три года. И ему, мужчине, удалось одному вырастить замечательных детей. Все отношения в семье были построены на любви, уважении и личном примере. Судя по тому, какая теплая дружба до сих пор связывает его потомков, генетический фундамент был заложен блестяще. Развитию способностей детей помешали только революция, войны, и дворянское происхождение, которое не всем сестрам позволило получить высшее образование.
Я очень любила и уважала всех своих бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, совершенно не вникая, какие они двоюродные или троюродные. Все были просто родными, очень родными и близкими. Самыми любимыми были тетя Света из Куйбышева, дядя Сережа из Саратова и красавица Ирочка, которая уехала из Куйбышева учиться в Москву, да там и осталась.
Потом мы с Ирочкой чаще встречались в Москве. Она была старше меня всего на десять с половиной лет, и я гордо шла с ней за руку, замечая, как парни на нее смотрят. У нее были пышные черные кудрявые волосы и ярко-голубые глаза. От ее улыбки у парней точно останавливалось сердце. Отцом Ирочки был младший брат моей бабушки — Володя. Возможно, от него ей передались олимпийское спокойствие и мудрость. Мы продолжаем с ней так же крепко дружить, как и наши семьи.
А так как я росла без отца, все прикладывались к моему воспитанию, стараясь подарить мне лишнюю частичку любви и заботы. Я просто купалась в настоящем человеческом счастье, понимая с детства, что такое правильная семья и какими должны быть в ней отношения. Лучший пример я видела в Самаре, где жили все бабушкины сестры, кроме Ангелины. Но и с ее семьей в Саратове я до сих пор поддерживаю нежную дружбу.
Большая разница в возрасте не мешала общению. Дети присутствовали всегда и везде. В семьях никогда не сквернословили, вопросы религии не обсуждались, даже икон не было. На выходные и праздники обычно собирались все вместе. Все были учителями, врачами, инженерами, словом, интеллигенцией до костного мозга. Да и у бабушкиного отца Пантелеймона были своеобразные отношения с церковью. Он считал себя атеистом, но свидетельства о рождении выписывались в те времена только в церкви. Поэтому он приглашал священника на дом, где тот и крестил его детей.
Время было сложное. Старшие сестры воспитывали младших. Когда моя бабушка пошла в первый класс, она не задержалась там надолго. Надя уже умела хорошо читать и писать, и ее сразу же перевели во второй класс. Полных семей было немного, ведь счастье сестер редактировала война. Тем не менее, все они помогали друг другу, как могли.
Маленькая Тортилла
Впервые я приехала в Куйбышев в четыре года. Я была уже совершенно взрослым ребенком с постоянной работой и сложившимся мировоззрением. Куйбышев по сравнению с Ригой показался мне просто огромным городом, где утренняя волна спешащих на работу и учебу людей перехлестывалась лишь обратной, вечерней.
Меня, как куклу, нянчили все по очереди. Чаще всего я жила с бабушками Тамарой и Людой на Полевой, в двух шагах от городской набережной Волги. В один из моих приездов в квартире меня ждал сюрприз! В маленькой комнате на высоком комоде стояла картонная коробка под настольной лампой. Сколько у меня было радости, когда я обнаружила там крохотную черепаху, с аппетитом жующую капустный лист! Я ей сразу же дала имя Тилла! Имя на перспективу! Когда черепаха вырастет, я буду звать ее Тортиллой. Я выгуливала ее во дворе, где она паслась на свежей травке и нежилась под лучами солнца. В Куйбышеве было удивительное ярко-синее небо, совершенно космическое, и аккуратное ласковое солнце! Во дворе мы устраивали гонки для черепах. Соперница Тиллы была гораздо старше и раз в пять крупнее. Поэтому после парочки ее побед мы прекратили соревнования и просто катали мою малышку на спине той громадины.
Тилла должна была ехать со мной в Ригу. Но буквально накануне нашего отъезда она пропала. В какой момент маленькая проказница осталась без присмотра, никто не понял. Мы все вместе облазили всю квартиру, искали с фонариками под всеми шкафами и диванами, но черепахи нигде не было. Позже я получила письмо из Куйбышева, что моя черепаха нашлась. Оказывается, она спряталась под комодом, а когда проголодалась — вылезла.
С самого детства я с упоением давала имена не только животным. Огромную настольную оранжевую лампу, которая прикручивалась к столу и двигалась со скрипом в разные стороны на шарнирах и пружинах, занимая при этом гораздо большее пространство, чем сама освещала, я назвала Лаурой. Это было, когда я уже жила в Краснодаре и работала архитектором. Девчонки из проектного института на меня зашипели: «Смотри, чтобы начальник мастерской не услышал». Оказалось, что его жену тоже звали Лаурой, а девчонки ее недолюбливали. Но особенно повеселились они позже.
В суровые 90-е, когда я после работы обнаружила своего сына раздетым на балконе, потому что «страшные мужики звонили в дверь», а оттуда он смог бы позвать на помощь, мы решили завести для охраны собаку. О ней будет особый рассказ, хотя, она достойна целого романа! Скажу только, что щенок был малюсенький, но крутой, и прилетел к нам из Сочи. А вот дальше самое интересное! Кличка собаки должна была начинаться на «Л». Мы изучили множество имен и географических названий, пока не остановились на Ланси. Наш эрдель-терьер получил имя небольшого городка в Швейцарии. Когда пришла родословная собаки, там стояла кличка — «Лаура»! Да что же это такое? Девчонки на работе чуть от смеха не попадали: «Начальник узнает, он тебя убьет!» Но наша собака уже откликалась на Ланси, а когда мы хотели поднять ее боевой дух, называли целиком: Ланси Лаура Перлуфер Бадеорт фон Моргенштерн. Замуж мы девицу тоже выдали не просто так — муж летал на ее свадьбу в Москву.
После продажи первых щенков у нас появилась крутая стиральная машинка «Вятка-автомат». Ох, были же времена, когда ходили слухи, что для установки этой почти итальянской машинки-автомата было необходимо помещение в 10 квадратных метров! Из-за этого люди побаивались заводить такое чудо — самим жить негде, а тут еще машинку нужно селить в отдельную комнату! Машинку мы назвали Марусей. И когда что-то проливалось на скатерть, и гости вздрагивали, мы спокойно отмахивались:
— Маруся постирает!
— Маруся — это кто? Домработница?
— Типа того.
Кстати, наши дети научились есть очень аккуратно ножом с вилкой именно на скатерти. Она всегда покрывала обычный кухонный стол. До этого они ели, как все обычные детки-хрюшки.
Пленительные ароматы набережной
Бабушки Тамара и Люда жили на улице Полевой. Стоило пройти через арку и перейти Волжский проспект, как мы сразу оказывались на набережной Волги. Она была заточена для прогулок и отдыха детей и взрослых. Я любила кататься на велосипеде между душистыми клумбами с львиным зевом и бархатцами. Велосипед мы брали тут же в прокате. Для маленьких детей там были еще и смешные лошадки. А можно было захватить кого-нибудь из взрослых и утянуть с собой к пивному заводу.
В Риге я обожала проезжать на трамвае мимо фабрики «Laima», где за одну остановку трамвай полностью обволакивался шоколадным ароматом. А можно было гулять с моей подружкой Леной вдоль кондитерской фабрики «Uzvara», что переводится на русский, как «Победа». Вытяжка из цеха леденцов выходила на улицу белым паром, и мы останавливались под ней, чтобы пропитать свои косички ароматом дюшеса или барбарисок. Потом, прогуливаясь, долго обсасывали хвостики своих косичек.
В Куйбышеве же мне медом было помазано на Волжском проспекте. Здесь варили знаменитое «Жигулевское» пиво, и аромат свежего ржаного хлеба пропитывал все окрестности. Забавно, что этот завод чуть не прикрыли поскольку пиво у них было совершенно непохожим на стандартную «Жигулевскую» гадость, производившуюся на всем остальном советском пространстве.
Бабушки Тамара и Люда занимались мной днем, а вечером в мои цепкие лапки попадала дочка Тамары, моя любимая тетя Света. Красивейшая блондинка с большими голубыми глазами и заразительным смехом, она работала инженером в Тольятти.
Уже в старших классах мне попалась в руки умная книга о сексе, в которой для женщин был напечатан календарь «безопасных дней». Я тогда сразу поняла, что во взрослой жизни такая информация мне может пригодиться, и тут же написала об этом Светлане. И случилось чудо! Женщины у Светланы в институте, которые стали пользоваться этим календарем, дружно забеременели. Тогда мы со Светой решили, что в книге умышленно были сделаны ошибки в расчетах.
Мне очень нравилось, что Света относится ко мне как к взрослой. С ней можно было обсуждать любые темы, и я с большим трудом дожидалась ее приезда с работы, чтобы пойти погулять на набережную. Дочь Светланы, Ольга, очень похожа на маму. Она такая же белокурая и голубоглазая красавица, как ее мама и прабабушка, и до сих пор живет в Самаре.
Безымянка — золотые страницы детства
Мою жизнь на Полевой сменяли поездки на Безымянку, где жила старшая сестра моей бабушки — бабушка Нина с дедушкой Федей. Прямо через дорогу от них, на проспекте Металлургов, жила их дочь Ольга с мужем и сыновьями Женей и Сашей. Я обожала мучить своих троюродных братиков. Саша, как и Светлана, был голубоглазым блондином, а брат — шатеном. Они были старше меня лет на десять и им поручали со мной возиться.
Но не всегда мучила их я, иногда и они отыгрывались на мне. Как-то, когда я им порядочно надоела, они решили поиграть со мной в прятки. Один братец прятал меня, а другой искал. И вот что они придумали: завернуть меня в матрас и засунуть под кровать! Главное, чтобы я там молчала! Ну, чтобы меня не нашли! Мне это показалось отличной идеей. А мои братики тихонько смылись из дома. Я молчала под кроватью, пока меня там не нашла их мама, вернувшаяся с работы. Тетя Ляля, так все звали Ольгу, конечно же, всыпала обоим.
Но это было чепуха по сравнению с тем, что случилось со мной в песочнице у них во дворе. Как это бывает в детстве, мы что-то там не поделили с мальчиком. Видно, в рижской песочнице мне уступали, а тут после «уходи из моей песочницы и забирай свои игрушки!» я получила металлической лопаткой в лоб.
На мой душераздирающий вопль сразу прибежали оба брата. Я четко помню, что лопатка была переломлена пополам и выброшена, а меня подхватили и потащили домой на пятый этаж. Но кровь заливала глаза, и очнулась я уже в доме напротив, у дедушки Феди с огромным пластырем на лбу. Какая же у меня была обида! Пластырь!!! А ведь можно было перебинтовать всю голову, и я была бы, как раненый командир полка, как знаменитый Щорс! А не как модельная кукла с разбитым лбом. Со временем лоб мой вырос, а тот шрамик остался напоминанием о бурном детстве.
В дальнейшем дедушка Федя часто гонялся за мной с йодом или зеленкой, а я удирала от него по дворам. Но когда вечером, вконец измученная и изодранная в клочья, я приползала домой, дедушка вместо одной раны уже обрабатывал зеленкой все мое израненное и совершенно несопротивляющееся тело.
Бабушка Нина Пантелеймоновна была учительницей русского языка и литературы, а дедушка Федор Каллистратович — военным врачом. Это была уникальная пара. Рассказывали, что за красавицей Ниной ухаживали сразу два кавалера: поручик Лебединский и врач Кузин. Конечно же, фамилия Лебединский нравилась Нине куда больше, но Кузин оказался настойчивее.
У них родились две дочери, Ольга и Людмила, которые тоже создали хорошие, крепкие семьи. Дедушка Федя и бабушка Нина были известными людьми на Безымянке. У бабушки, как у заслуженной учительницы, были даже ключи от собственной ложи в Доме культуры металлургов. Как-то, когда мы смотрели там премьеру «Бриллиантовой руки», Саша с Женей утащили меня на футбольный матч. Не просто так утащили, а со словами:
— Пойдем смотреть, как наши «Крылышки» будут мочить твоих рижан!
Речь шла о сражении куйбышевской команды «Крылья Советов» и моей рижской команды «Даугава». И как же они были правы, когда приглашали посмотреть, как они будут «мочить»! Весь матч мы смотрели под зонтами и ели мороженое. Я ничего не понимала в футболе и считала голы по падениям игроков в грязь.
Домой братишки несли меня через лужи на руках. И хотя мы полностью обсохли дома у Сашиной подружки Людмилы, мальчишкам опять за меня влетело. Людмила была моей соперницей! Ведь я была по уши влюблена в Сашу, и он даже обещал жениться на мне, когда я вырасту. Но женился он на Людмиле. И жили они счастливо, а я продолжаю дружить с Людмилой и очень дорожу нашими отношениями.
От братика Жени мне досталась красивейшая племянница Татьяна. Сейчас, когда она уже взрослая, она оказалась точной копией своей бабушки Ольги. Такая же красавица с фирменной фамильной улыбкой, стремящейся подарить миру всю человеческую любовь.
Кумыс и куклы
А еще в Куйбышеве продавался кумыс! Продавался просто так, в больших оранжевых бочках, как квас! Я помню, как мы за ним ходили с дедушкой Федей с большим эмалированным ведром. Дома дедушка разливал кумыс по стеклянным бутылкам с пробкой, которая фиксировалась металлической пружинкой, и клал их на пол на кухне. Там они хранились какое-то время, пока под воздействием тепла не превращались в «детское шампанское». Это был удивительно вкусный белый шипучий напиток. Помню, как потом, уже взрослой, я купила газированный кумыс в магазине. Это было что-то шипящее, с запахом стирального порошка и таким же вкусом. Бррр!
А еще у них был настоящий холодильник! Большой белый «ЗИЛ» с замком на ручке! И этим замком даже пользовались. Одно время бабушка Нина стала кашлять. Долго, нудно, тяжело. Дедушка Федя, как врач, не мог допустить того, что его любимая супруга заболела. Но других симптомов болезни не было, она просто сильно кашляла. Дедушка затаился и выяснил, что Нина пила молоко из холодильника! У нас в семье все любят молоко, настоящие «молокососы», даже зять! Ну, предпочитаем мы этот дар природы всем остальным напиткам, что уж тут поделаешь? Дедушка Федя запретил Нине пить молоко из холодильника. Но как уследить? И тут оказалось, что замок на дверце придуман не просто так! Нина перестала кашлять, дедушка Федя перестал закрывать холодильник на ключ. Кашель был побежден!
А какие замечательные друзья были у меня во дворе на Безымянке! И какое лакомство мы там ели! Хлеб, посыпанный сахаром и сбрызнутый водой! Долгое время я предпочитала это «пирожное» другим сладостям и иногда баловалась уже будучи взрослой замужней дамой. Это «пирожное» было двух видов: на белом и на черном хлебе. Совершенно разный вкус, но очень приятный, напоминающий наш двор на Безымянке.
Мою репутацию во дворе немножко подпортила модная немецкая кукла с большой головой и крохотным туловищем, с которой я приехала после первого класса. Это была моя последняя кукла.
Кроме легендарной резиновой куклы с пищалкой, по которой бабушка нашла меня тогда в песочнице, в моих руках побывала очень красивая старинная фарфоровая кукла. Она была с черными волосами в костюме Красной Шапочки и смешно хлопала синими глазами с длинными ресницами. Скорее всего, это и была Красная Шапочка, но я назвала ее Луизой. До самой школы со мной был мой талисман — резиновый надувной олененок Бэмби. Потом он протерся и сдулся, став совершенно плоским.
В это самое время его сменила большая кукла-мальчик Лори. Это был смешной пупс в желтых ползунках, такой же желтой вязаной шапочке и синей курточке. Он был совершенно лысый, с нарисованными волосами и тоже умел хлопать глазами с большими черными ресницами. Лори мне подарили в Рижском Доме моделей на прощание, когда я уходила от них навсегда в первый класс, меняя мир творчества на мир беспрекословного подчинения и унижения. А имя Лори мой пупсик получил в честь одного из моих кумиров — Лоуренса Оливье.
Немецкую куклу можно было носить в прозрачном футляре с ручкой, и мои друзья быстро прозвали меня «головастиком». Когда мне надоело воображать, и я вышла на улицу с толстой книжкой, все наши прежние отношения восстановились.