Глава 6. Рижские парки
Рижские парки были особенными. Я могу рассказывать о них бесконечно и буду повторяться еще не раз. В них было то, что я потом встречала только в английских пейзажных парках: полная иллюзия того, что никто и ничего здесь не сажал — всё выросло само по себе. Плюс логичность проложенных дорожек. А еще бесконечность рижских парков, когда можно было переходить из одного парка в другой, лишь перейдя дорогу.
По выходным мы с бабушкой гуляли дальше Кировского (Верманского) парка в парк Коммунаров (Эспланада), а затем через него в Стрелковый парк (парк Кронвалда), и уже оттуда в Петровский (парк Виестура). Я специально дала в скобках их современные названия, но не думаю, что от этого хоть как-то изменилось их назначение.
В парке Коммунаров находилось красивейшее здание Академии Художеств, а дальше — Художественный музей.
Я любила его с детства. Мы с бабушкой посещали не только художественные выставки. Помню, как на первом этаже музея проходила международная фотовыставка, и фотографии были потрясающими. Возможно, тогда у меня и зародился интерес к художественной фотографии. У нас долго хранился каталог с той выставки.
Две фотографии мне запомнились на всю жизнь. Первая — портрет молодой женщины — простой, но поразительно прекрасной! Название фото я тоже запомнила — «Славянка». Я поняла, что именно так должна выглядеть настоящая славянка!
С той минуты я часто сравнивала себя с ней, вытягивая шею и вглядываясь в зеркало. Я славянка? Когда я вырасту, стану ли я такой же красивой?
Вторая фотография запомнилась своим сюжетом: парень в очках и каске вылезает из уличного люка и видит перед собой женские ножки в белых лодочках на каблуках. На его лице такое удивление! Не знаю, был ли кадр постановочным, но впечатление он производил сильное.
Ходили мы с бабушкой и на цветочные выставки. В Музее Природы, рядом с цирком и напротив Кировского парка, проходила выставка сирени. Я никогда больше не видела столько сортов сирени, собранных в одном месте. Так получилось, что мы с бабушкой попали в последний день работы выставки, и…
— Эта сирень так хороша! А выставка сегодня закрывается. Вы не хотели бы забрать себе несколько букетов? Они еще неделю будут у вас стоять.
Безусловно, мы поблагодарили за эту возможность и шли домой гордые, с букетами потрясающей темно-бордовой, очень крупной сирени. Я вглядывалась в цветочки, среди которых было полно счастливых с пятью лепестками. Конечно, я съела столько, сколько смогла загадать желаний. Но их еще было так много!
Цветы
У рижан к цветам всегда был особый, трепетный подход. В каждом квартале старого центра обязательно был свой цветочный магазинчик. В нем обычно было влажно, прохладно и царил полумрак. Неземным светом сияли только сами цветы, томясь в ожидании, когда взгляд покупателя остановится на них.
Очень часто в магазине стояла очередь: тихая, терпеливая и возвышенная. Ведь там совершалось волшебство! Цветы выбирали тщательно и не торопясь. Это мог быть всего один цветок: гордый, независимый, прекрасный. Таких чудесных, всегда свежих до хруста роз я больше не видела. И мне всегда казалось, что в Риге их цена зависит исключительно от длины стебля, и продают розы на метраж, как ёлки.
Розы, герберы… Герберы выбирались особенно долго. Каждый цветок был поразительной красоты и яркой индивидуальности. Лишь в Краснодаре я увидела, что розы и герберы можно дарить большими букетами, даже целыми охапками, где они терялись в толпе себе подобных.
Как-то у меня жила одноклассница Маринка, повздорившая со своей мамой. А ее возлюбленный, наш одноклассник и ее будущий муж Андрей, подарил ей бледно-розовые розы! Точнее, он подарил одну розу ей, а вторую мне, за компанию. При наших высоченных потолках розы убежали куда-то ввысь, и чтобы ими любоваться, мы поставили вазу на пол. Когда Маришка помирилась с мамой она унесла свою красавицу домой. Эти розы стояли у нас несколько недель, медленно распускаясь и даря свою красоту. Всегда считалось, что если цветы подарены от души, то они и стоять будут очень долго. Но это было в те времена, когда цветы не томились месяцами в путешествиях.
Кроме цветочных магазинов был и небольшой открытый цветочный ряд, расположенный с западной стороны Кировского парка. Чаще там продавали весенние букеты. А прямо через дорогу, к цветам можно было купить и серьезный подарок. Там находился магазин сувениров и подарков «Sakta». Очень популярный у рижан магазин представлял собой смесь художественного салона и качественного универмага.
У него была своя изюминка: поднявшись на второй этаж, можно было элегантно упаковать свой подарок. Нужен был лишь чек из этого магазина. Часто в «Сакте» докупали какую-то мелочь, чтобы оформить здесь подарок. Декоратор оригинально укладывал в коробочку вещички с заранее подготовленной открыткой и накрывал их прозрачной бумагой. Крышка коробки уходила под дно и держала всю конструкцию, перевязанную красивой лентой с бантом. Стоило это удовольствие копейки, а впечатление производило на миллион!
Не то что в наши дни, когда парень способен потратить кучу денег на массу упаковочных коробок, чтобы сложив их, словно матрешку, положить в самую маленькую коробку плюшевое сердечко! Ладно бы кольцо с бриллиантом!
Я тащила бабушку на второй этаж, чтобы понаблюдать за этим волнующим представлением, а уже взрослой сама отстаивала там очереди на упаковку.
Одним из моих любимых занятий по субботам были «походы» на свадьбы. Конечно, меня туда никто не приглашал, просто я тащила бабушку посмотреть на красивых и счастливых невест. В то время замуж выскакивали очень рано, поэтому невесты в основном были молодыми и красивыми. Рядом со Стрелковым парком находился ЗАГС, и мне казалось, что самые роскошные свадебные кортежи собирались именно там. Они состояли из солидных черных машин с украшенными хвоей и белыми каллами капотами. На фоне черной машины белоснежные невесты смотрелись особенно торжественно.
Когда у меня самой была свадьба, и свадебный кортеж состоял из белых «Волг», мне это было совершенно непонятно. Почему машины белые, а не черные? Позже я поняла, что садиться летом в Краснодаре в черную машину — такое же счастье, как залезать в горячую духовку.
Дальше всех располагался Петровский парк. Поэтому мы бывали там реже, но мне он запомнился деревом, которое сажал сам Петр Первый в 1721 году! И поговаривали, что ради эксперимента царь посадил его корнями вверх. Там была даже памятная табличка! К нашему времени дерево представляло собой лишь фрагмент старого дупловатого дуба, большая часть которого была из бетонной пломбы. А липы в парке росли еще те, что царь выписывал из Голландии.
Летом бабушка вывозила нас на Волгу к своим сестрам или на Рижское взморье. Мы снимали комнату где-нибудь в Булдури или в промежутке до станции Майори. Как-то раз, мы жили в Булдури, в мансарде, где справа на входе рос шикарный белый шиповник, аромат от которого распространялся на всю Юрмалу. Рядом на пустой даче стояла машина без колес. Мы затащили туда табуретки и устроили свой штаб. В те недалекие от Второй мировой войны времена военная тематика была на слуху и проникала во все детские игры.
Хорошо помню, как я собирала в ладошки блестящие черные янтаринки, украшавшие один из деревянных заборов. И как потом меня, перемазанную в «недозревшем янтаре», отмывали от смолы, которая на самом деле оказалась битумом.
Предательство
Тем летом меня настигла и первая серьезная потеря. У меня был замечательный трехколесный велосипед. Темно-красный, перламутровый! Я на нем ездила виртуозно, практически на одном колесе. Но вот на взморье мой любимый велосипед украли. Я долго не могла в это поверить. Не могла и не хотела, убеждая всех, что велосипед мой взяли напрокат, покатаются и обязательно вернут!
Я ждала его до конца лета, но чуда так и не случилось. Наивная душа! В воспитанной Латвии воровство никогда не было распространено. Что касается Рижского взморья, я не учла тот факт, что это был популярный курорт всесоюзного масштаба, и угнать велосипед мог кто угодно. Да и заграница была близка! На море мы слушали по транзисторным приемникам музыкальную польскую передачу — «Лято з радиом».
Я пыталась вспомнить то лето, когда лишилась своего велосипеда. В это время я уже работала в Доме Моделей. Четко помню, как мой товарищ по модельному бизнесу Артур подхватил корь.
Чтобы не подвергать детский коллектив вирусной опасности, нас с Кариной отправили в детскую поликлинику на прививку. Я держала Карину за руку. Она была младше меня на целую голову, и я всю дорогу рассказывала ей ужастики про уколы и огромные шприцы. На что эта кареглазая чертовка заявила, что совершенно не боится уколов. Я продолжала ее пугать, надеясь, что она все-таки сдастся и признается в том, что ей страшно.
Когда мы зашли в поликлинику, Карине спокойно сделали прививку, а вот меня не смогли удержать даже две медсестры. Но оставить меня незащищенной бабушка тоже не отважилась. Поэтому она придумала, как выкрутиться из этой ситуации. Бабушка мне сказала: «Мы зайдем в поликлинику, так как надо отдать врачу вот эту ампулу. Это гамма-глобулин».
Название этой ампулы я запомнила на всю жизнь! Меня не смутило то, что в коридоре бабушка меня раздела. Не заходить же в кабинет врача в шубке? А так как бабушка осталась в коридоре, я не предполагала никаких угрожающих действий против моей личности. Мне нужно было только отдать доктору эту ампулу и всё!
— Посмотри, какие у меня в шкафчике игрушки! Можешь его открыть, — спокойно сказала мне врач, заметив мой интерес к игрушкам.
Потеряв бдительность, я подошла к белому стеклянному шкафчику-этажерке и открыла дверцу. В этот момент было быстро задрано мое платьице, ловко оголена попка и коварно воткнут шприц! Укол был сделан моментально, профессионально, как выстрел снайпера!
Я не закричала и не заплакала, даже не дернулась. Я была ошеломлена! Коварством врача! Предательством моей любимой бабушки! Возможно, в тот самый момент с прививкой от кори я заработала стойкую аллергию на любые уколы, проколы, укусы.
Я не стала тогда кричать на бабушку, не стала показывать свой гнев. Я замолчала. На три дня! Я не разговаривала вообще ни с кем, чтобы все поняли, что такого предательства я не прощу! Не прощу никому! Попа болела, душа маялась.
Разумом я понимала: бабушка всегда права. И все, что она делает, она делает исключительно в моих интересах! Но эмоции были сильнее! Они душили здравый смысл, рождая глупую обиду. Позже я поняла, что обида — самая бессмысленная из всех чувственных реакций, данных человеку. Обиженный мозг отключается полностью, словно замирает на время, заставляя человека делать глупости. Ладно, когда обижаются дети! Но когда строят обиду взрослые? Я встречала людей, которые неделями не разговаривали друг с другом! Ужас.
Дома я привязала к своему велосипеду расшитую крестиком подушечку и раскатывала на нем по комнате. Учитывая ее размер в 32 квадратных метра с элементами старинной немецкой мебели по периметру, места для катания было предостаточно. В дальнейшем мы здесь даже в волейбол играли с одноклассниками. И вот этот легендарный велосипед, свидетель моих переживаний, был украден следующим летом. Мой первый и последний велосипед.
Пойдемте гулять в сад
Ходить каждый день на работу было куда интереснее, чем ходить в детский сад. Я так думала, потому что никогда не была в детском саду. Точнее, я думала, что была, так как «в сад» мы ходили регулярно.
У бабушки была приятельница Софья Антоновна, очень похожая на Олега Попова: такие же седые волосы, очки и улыбка. Казалось, одень на нее клетчатый берет, и вот она, близняшка знаменитого клоуна. Я никогда не видела ее рассерженной и была уверена, что она и спит с доброй улыбкой. Но это ничуть не мешало ей постоянно ныть и жаловаться на свое здоровье.
Не знаю почему, но Софья Антоновна часто называла мою бабушку Надежду Верой Павловной, за что и получила от нас семейное прозвище «Верапална». Она была вдовой, а сын-врач жил с семьей в Москве. Верапална очень скучала по своему внуку Андрюшеньке, и все разговоры обычно крутились вокруг ее всегда больного здоровья и такого же хилого здоровья ее внучка.
— Вера Павловна, пойдемте гулять в сад! — появлялась она у нас по утрам с неизменной картонкой в руках. Ее она всегда тщательно укладывала на холодную скамейку в Кировском парке.
Софья Антоновна жила на нашей улице в доме по диагонали. На первом этаже, прямо под ее коммунальной квартирой, был овощной магазин. Хороший магазинчик. Картошку по десять копеек взвешивали на весах за прилавком, а потом через транспортировочный лоток ссыпали в подставленную сумку. При этом одна-две картошки обязательно куда-нибудь сбегали. Значительно позже в магазинах появилась расфасованная картошка в сетках. Можно было выбрать ее, рассмотрев со всех сторон. Картошку похуже паковали в бумажные пакеты и покупали ее лишь тогда, когда заканчивалась картошка в сетках.
— Меня замучили тараканы! Они лезут ко мне из овощного магазина! Вот сядут в углу и смотрят на меня! — жаловалась Софья Антоновна на таинственных насекомых, знакомых мне только по литературным произведениям. Дело в том, что тараканов в Риге никогда не было, и я под любым предлогом выходила в темный коридор в надежде хоть раз увидеть живого таракана.
Однажды наша Верапална поскользнулась в ванной и распорола себе руку. Врачи оказали ей первую помощь, но ходить на перевязки ей было далеко, а менять повязки сама она не могла. Тогда я вызвалась ей помочь, хотя и не умела. Но я попробовала, и у меня это получилось неплохо. Потом уже Софья Антоновна приходила ко мне на перевязки.
— Мариночка, ты должна пойти учиться на врача. У тебя такие руки, что они просто снимают боль. Ты можешь помогать людям. У тебя это отлично получается.
И да, в дальнейшем мне не раз приходилось «отводить боль руками», пока одна ясновидящая, заметив мой дар, не запретила мне это делать:
— Да, ты умеешь снимать боль руками. Но ты не умеешь избавляться от этой боли, забирая ее всю на себя. Этому надо учиться, над этим надо работать. Но ты не будешь этим заниматься — у тебя другое предназначение. Поэтому ты должна пользоваться этим даром только в своей семье, для своих детей.
Я тогда сразу же вспомнила, как моя мама снимала мне головную боль. Голова у меня начала сильно болеть с шестого класса и болела полвека, пока я сама не определила, что с ней не так, и не нашла выход. Врачи же качали головой, а я молча глотала анальгин, но и он не всегда мне помогал. Зато, если рядом была мама, она начинала мне гладить и массировать голову, пока боль не сползала на плечи и не покидала меня. Это была фантастика, но у меня тогда не хватило ума задуматься, почему это происходит? Я считала, что волшебство идет от теплых маминых рук.
Напротив парка жила и вторая бабушкина подруга, Валентина Михайловна. У нее была целая коллекция разноцветных газовых платков, очень долгое время вызывавших мой восторг. Сотканные из невесомых нитей, они словно парили в воздухе, делая волшебной любую игру с ними. Она подарила мне длинный широкий голубой платок. Он легко завязывался в бант и очень долго исполнял разные роли в моей одежде. Был даже украшением платья придворной дамы, которую я играла в школьном спектакле «Золушка».
Я не помню, как выглядела сама Валентина Михайловна, но прекрасно помню ее руки, которые все время вязали. Один ее визит остался у меня в памяти как поучительный. Я тогда зашла в комнату с конфетой во рту и фантиком в руках. Как мне досталась эта шоколадная конфета, история умалчивает.
— Мариночка, а почему ты никого не угостила? Может быть, твоя бабушка тоже хотела конфетку или я? — очень спокойно произнесла это Валентина Михайловна.
Моя бабушка даже как-то обыграла эту ситуацию, чтобы я не сильно переживала. Но я запомнила урок на всю жизнь: даже одной конфеткой всегда можно поделиться. А уроки по жизни я получала постоянно: и от майских жуков, и от бабушкиных подруг, от родителей своих одноклассниц, и, безусловно, от электрических розеток.
Умелые ручки
Валентина Михайловна всегда приходила к нам в гости с клубками разноцветной пряжи. Она разрешала мне вязать из остатков, и у меня получались забавные розочки. А в четыре года я уже прилично вязала платочной вязкой. Но если Валентина Михайловна доверяла мне спицы в своем присутствии, то без нее я могла вязать только на карандашах, так как бабушка боялась, что я выколю себе глаз. Даже моя первая шапочка, которую носила в первом классе, была связана на карандашах. Она представляла собой широкий шарф, который я превратила в шапку-капор с шарфиком, просто сшив его посередине.
Если Валентина Михайловна дала мне первые навыки вязания, то остальными я легко овладела сама. Рукоделие в Латвии всегда было очень развито, и умение владеть иголкой, спицами и крючком воспринималось как само собой разумеющееся. В журнале мод «Rīgas Modes» давались также модели и выкройки на вязаные вещи.
Позже я узнала, что не все девочки, оказывается, умеют шить и вязать. Но мое детство, проведенное в стенах Рижского Дома моделей, заложило во мне творческие навыки и убежденность, что всё это легко и просто! Я же видела, как это происходит: на бумаге рисовался эскиз, по которому разрабатывались выкройки. Потом в дело шли лекала, ткань, ножницы, нитки, иголки и булавки. И всё! Новое платье, блузка или костюм были готовы!
В Риге можно было гулять довольно долго и не встретить ни одной женщины в одинаковом платье. В Куйбышеве я на одном квартале встретила сразу двух женщин в одинаковых фабричных платьях. Для меня это был шок. Одежда же из Рижского Дома моделей поступала в магазины малыми партиями. Чтобы вещь была модной, в нее нельзя было одевать всех сразу! В тот момент, когда произойдет насыщение, модная вещь станет вчерашним днем! Куда круче сшить что-то оригинальное самой.
Журнал «Rīgas Modes» не только давал красивые картинки модных вещей, но и размещал выкройки в реальных размерах. На вкладышах было нанесено множество линий, переводя которые на бумагу, получали готовую выкройку. Был еще интересный момент. На выкройках указывались необходимое количество ткани и ее направление при раскладке. А главными были размер и рост. Если модель предназначалась для стройной высокой девушки, то и выкройка давалась именно на нее. Если платье придумывалось для невысокой женщины, выкройка шла именно в таком формате.
Я помню, как у нас в проектном институте одна низенькая сотрудница все время шила себе одежду по журналам «Rīgas Modes», но выглядела как из колхоза «Красный Перец». Я не понимала, в чем дело, пока не увидела ее обновки в журнале. Все они рисовались на определенный рост. Мой совет искать модели своего размера пролетел мимо. И напрасно я объясняла ей, что картинки без выкроек, с очень большими карманами или другими деталями публикуются исключительно для того, чтобы обратить внимание на эти детали. Они не должны были слепо копироваться.
Мне же навыки рукоделия очень помогали. Я с детства шила и себе, и тетушке, и бабушке. Моя сестренка шила сама, у нее тоже неплохо это получалось. В 80-х годах, в эпоху тотального дефицита, а затем и в лихие 90-е, я обшивала всю свою семью. Муж привозил из командировок только обувь и пряжу или красивые детские вещи.
В школе на уроках домоводства латвийских девочек тоже учили шить, вязать и вышивать. У меня время обучения вышивке совпало с повтором старого фильма «Посол Советского Союза». Изящная Юлия Борисова играла роль женщины-посла, прообразом которой была Александра Коллонтай. Из ее диалога со шведским королем мне запомнилось, как она восхищалась его вышивкой без единого узелка! И я сама, вышивая крестиком, заправляла ниточку так же аккуратно. Моя вышивка тоже была без единого узелка! Наша учительница по домоводству очень гордилась моим рукоделием, отправляя мои работы на выставки.
Самое интересное, что кроме меня в нашей семье больше никто не умел вязать. Иногда мне казалось, что меня принес аист, так как я не была похожа ни на кого из родных. В шестом классе я уже сама чинила, точнее, паяла наш телевизор! Я видела, как это делал мастер. Поставив перед экраном зеркало, я забралась в него сзади. Телевизор был ламповый. Но так как лампы, на мой взгляд, были в норме, я решила, что не работает один из контактов. Определить без тестера, какой именно, я не могла, поэтому просто стала перепаивать их все! Пользоваться паяльником я уже умела! И о чудо! Лампочка зажглась!
Моя мама чуть в обморок не упала, когда увидела развернутый как книгу телевизор с дымом сзади. Проработал он долго, пока его не «сглазил» Кобзон. Точнее, песня в его исполнении «Не исчезай», на словах которой внезапно исчезло изображение. Мы долго смеялись, пока он продолжал петь на погасшем экране. На этот раз сгорела лампа, отвечающая за картинку, и уже понадобился настоящий телемастер.
Я всему обучалась методом тыка. И моя младшая сестренка Лолита так же самостоятельно научилась и вязать, и шить, и рисовать. И рисовать она научилась гораздо лучше меня. Она свободно владела маслом, в то время как я дальше акварели не продвинулась. В чем она еще меня превзошла, так это в любопытстве. И превзошла в разы! Ей всегда было интересно всё, особенно в тот момент, когда ко мне в гости приходил кавалер. И я ее прекрасно понимаю! Всё от большой любви ко мне! Она не хотела меня ни с кем делить! Благо, мой будущий муж ей все-таки понравился, и они дружат с ним до сих пор.
Лолите пришлось пробиваться по жизни самой. Но унаследованный от бабушки Нади талант помогать всем и каждому, а еще ее доброта и красота сыграли с ней злую шутку. К ней прилипали разные люди, включая очень дальних родственников, которых она тут же брала под свою опеку, отказывая себе в самом необходимом.
Если бы моя сестра родилась не в Риге, а в другой стране, ее, наверное, назвали бы Мать Тереза. Остановить ее душевные порывы было нереально, и этим пользовалась целая гвардия родственников и других «прилипал», высасывающих ее время, молодость и средства к существованию. Когда же помощь понадобилась ей самой, все они растворились самым волшебным образом. Так же и наша бабушка Надя помогала исключительно всем, кто приходил, в надежде, что Надежда за них похлопочет. Просить за кого-то у бабушки получалось легко. А вот что-то сделать на свое благо ей, коммунистке, даже в голову не приходило.